Лев Болдов

Памяти Михаила Борисова

Михаил Борисов погиб в августе этого года в горах Македонии.. Человек разносторонних интересов л необычайной жадности к жизни, он погиб на взлёте - погиб как романтик, как флибустьер, штурмуя с этюдником за плечами вершину, опасную даже для опытных скалолазов. Для всех, кто знал его и любил - а любили все, кто знал, - эта смерть явилась потрясением. Он был удивительно молод - молод, как мальчишка, при всей умудрённости жизнью. Его сил, энергии, творческого запала должно было хватить ещё не на один десяток лет. Но и за свои 39 он успел столько, сколько другим не осилить за несколько жизней. Живописец, график, театральный художник, реставратор, скульптор, поэт, журналист, педагог, - он был невероятно увлекающимся человеком, стремясь во всём "дойти до самой сути". Природа щедро одарила его и он умел делиться этим даром с людьми. Он был всюду, где творилась жизнь. Фигаро, человек-мотор, он никогда не сидел на месте, умудряясь одновременно делать десятки дел и, казалось, не чувствовал усталости. Он был неиссякаем на выдумки - от грандиозных акций до искромётных шуток и розыгрышей в кругу друзей. Многим памятны эклект-концерты в Доме композиторов, объединявшие музыкантов, поэтов и художников самых разных направлений, одним из вдохновителей и непременным участником которых был он. Идея родства муз, праздника всех искусств была лейтмотивом любых его выставок, превращавшихся нередко в настоящие римские сатурналии.

Он не был баловнем судьбы. Всё, чего он достигал, достигалось потом и кровью. Но эти пот и кровь не были видны, а видна была весёлая улыбка неунывающего Уленшпигеля, привыкшего задорной шуткой подбадривать себя и других. Человек с двумя высшими образованиями /первое - историческое/, он мог ради заработка вкалывать, как простой ремесленник, строя декорации для циркового праздника на Красной площади. И тут же за бесценок или вовсе бесплатно делать костюмы для друзей-актёров, работающих на голом энтузиазме, или иллюстрировать книги друзьям-поэтам. А всё это делалось с живейшим интересом, с жадным стремлением попробовать себя во всём, прикоснуться к ещё одной грани жизни и творчества.

Он умел объединять людей. Втягивать в свою орбиту, заражая общим делом, общей идеей. С ним было удивительно легко. Он мог несколькими словами вернуть человека к жизни, заставить поверить в себя. Он умел жить в лучшем смысле этого слова. Жить весело, щедро и благодарно. Недаром в его палитре всегда преобладали яркие, сочные цвета. Это был не просто живописный стиль - это была жизненная, эстетическая позиция.

Он был предельно нацелен на жизнь, на свет, который умел разглядеть сквозь любую дождевую завесу. Он принадлежал к счастливому типу художников, способных воспринимать мир таким, каков он есть, радуясь любым проявлениям жизни. Искусство, и прежде всего живопись, всегда было для него средством самопознания. Он должен был дожить до глубокой старости, постепенно совершенствуясь и раскрывая всё новые грани своего дарования. Судьба распорядилась иначе. Нелепая, страшная и красивая в своём трагическом величии смерть - смерть Икара, устремившегося ввысь, к недосягаемой вершине. Он лежал с открытыми глазами, глядя в небо. Его этюдник и холст так и остались там, на том уступе, до которого ему удалось долезть, - едва ли вечной, но во всяком случае, - вещной памятью о нём. Но нам, знавшим его страсть к мистификациям, наверное всегда будет казаться, что он не погиб, а просто, наскучив этой жизнью, ушёл в своё небо, в другое измерение - подобно героям "Мастера и Маргариты"-- оставив в чужих горах, ставшую ненужной обузой, бренную оболочку.