Александр БОРЩАГОВСКИЙ,
драматург, публицист
"Огонёк", № 22, май 1990

Где найдутся стены для картин?

     В 1970 году, незадолго до смерти, пятидесятивосьмилетний Пётр Валюс обрел, наконец, временные неспокойные стены для своих полотен. Скудные, подвальные стены в недрах московской земли, они достались ему по случайности: жить здесь стало людям невмоготу. Стены, отремонтированные руками сына, Валерия, и его друзей, стены - счастье, хотя больному, обречённому художнику только однажды удалось спуститься по крутым ступеням в свою мастерскую, вступить в спасительную для творца толпу зрителей, заполнивших обе "выставочные" комнаты и коридор между ними. Его скоро отвезли домой, в пятиэтажку, в две комнатёнки, где толком и отступить-то от  полотна было некуда…
     До этого были скупые дары судьбы: трёхдневная выставка 1968 года в Институте А.Н.Несмеянова и в том же году - десятидневная при институте имени и.В.Курчатова. В чёрной летописи преследований независимых художников, длившихся десятилетиями, жизненно важными были эти спасительные островки понимания и солидарности интеллигентов - "физиков", технарей, стоявших на земле куда более прочно, чем одиночки-художники, гонимые и начальством, и официальной искусствоведческой - я бы назвал её "кеменовской" - мыслью и руководством творческого Союза.
     Обе выставки - партизанские, в атмосфере страха, что экспозицию сорвёт со стен первый же грозный телефонный звонок. Но памятно и другое: наше ошеломление, когда десятки работ, прежде увиденных порознь, почти впритык и без нужного света, когда они вдруг взлетели на просторные стены, предстали как атомы единого, цельного художественного мира.
     На выставке, открывавшейся в декабре 1970 года в подвальных "залах" жилого дома по переулку Н.Островского, медлительной чередой демонстрировались на пюпитре и десятки темпер Валюса. Здесь впервые можно было постичь и масштабы его дарования. Что-то мешает мне назвать его темперы - листы с изображением цветов - натюрмортами: традиционное определение жанра оказывается не в ладах с этими живописными листами, драматическими, музыкальными, то яростными, то нежными. Можно десятки и сотни раз переставлять их на пюпитре - и не наступит пресыщения, и не будет полной разгадки тайны этих листов.
     Я бы назвал атмосферу той выставки предгрозовой. Бросовое помещение, спрятанное где-то в переулочных "кулисах" старой Москвы, отдали под мастерскую неизвестному художнику - и гора с плеч! Пусть себе пишет и принимает редких своих друзей. А их оказалось - тысячи. Бросовый подвал стал местом паломничества. В зимние дни 1971 года до двухсот человек в день спускалось по выщербленным каменным ступеням, а это очень много: люди, оповещённые не печатью, не радио, а доброй молвой, задерживались у картин Валюса подолгу, здесь не было такой привычной нашему времени выставочной музейной рысцы.
    Художник дал своё прочтение многих вечных тем своего века. Его "Суздаль. Тишина" - чистый образ святости и покоя, исполненного печали и сосредоточенности. Его "Десятый круг" - захватывающая метафора социальных катаклизмов, с хоронящихся в глубинах самой материи образами Данте и Эйнштейна. Его "Распятие" ("Поверженный") перевёрнуто - в повисшей, словно летящей вниз головой фигуре - высшая степень страдания и самопожертвования. Его "Инквизиция" зловещее соединение и отталкивание кроваво-красного, зелёного и фиолетового цветов, угрюмая глухость исполинских каменно-тяжёлых фигур - вот-вот они сомкнутся, раздавят и стрельчатый проём и белую смиренно-жертвенную фигуру (картина была написана в год, когда шёл процесс над Синявским и Даниэлем).
     Паломничество зрителей в подвальную мастерскую Петра Валюса насторожило лиц, ведавших культурой и не только ею. Последовало предостережение укоротить выставку, ограничиться одним днём в неделю, помнить, что рядом целых три западных посольства, что жителям дома не по душе суета, от них уже поступили жалобы.
     А к Валюсу заботами близких оттуда, из подвала, шли токи понимания и благодарности, а следом - и письма, когда у Петра Адамовича уже недоставало сил на телефонный разговор. Но вот чудо жизни и чудо искусства: уже и телефонная трубка не по руке, но та же рука часами неутомимо работает кистью! Меньше чем за два месяца Валюс создаёт девять больших живописных полотен: он, как всегда, работает быстро, яростно - и среди них такие значительные, как "Потеря" или "О тех, кто остаётся".
    Как же случилось, что сильный, нежный и добрый талант оставался в тени при жизни и сегодня ещё не получил достойного признания? Всевластным "академистам", творцам иллюстративных, услужающих полотен были чужды артистизм Валюса, его колористические волхвования, мир его блистательных метафор, а для шумного, прежде гонимого авангарда Валюс слишком кроток и гармоничен. Но, пожалуй, никто так не помешал прижизненной известности художника Валюса, как он сам, его немерная личность, полное, обескураживающее отсутствие практичности, его гипертрофированная скромность.
    Пётр Валюс не примкнул, не примыкает и теперь - судьбой, смыслом и секретами своих полотен - ни к одному из течений, признанных, модных или гонимых. Для него не было надёжной стены, чтобы привалиться к ней не то что спиной, но опереться плечом, ощутить поддержку сложившегося круга художников.
     История жизни Петра Адамовича любовно и с тонким знанием живописи, искусства рассказана в романе его жены Анны Вальцевой "Счастливый человек". Вопреки всем испытаниям и так рано остановленной жизни Валюса название романа точно. Пётр Валюс был счастлив самим творчеством и гнал от себя всё, что покушалось вторгнуться между ним и живописью. Инженер-строитель, родившийся в Москве в 1912 году и только к 36 годам сумевший целиком отдаться работе художника, он за четверть века сумел осуществиться, а ведь многим на это не хватает и мафусаилова века!
     Выставки работ Валюса непозволительно редки. Но когда они случаются, как это было в мае 1985 года в Центральном Доме литераторов в Москве или в феврале 1988 года в Казани, интерес к ним велик.
    Часть картин П.Валюса с 1977 года находится в Мюнхене. Их вывез сын художника, Валерий Петрович, отчаявшись оттого, что на Родине для картин не находится стен. И западная критика справедливо писала, что эти картины - "концентрированное свидетельство современной России и часть общечеловеческого искусства". Однако судьба их и там драматична. Валерий Валюс, по собственному признанию, "не имеет морального права распродавать коллекцию по частным собраниям", а коммерческие галереи, как правило, заинтересованы в выставках при условии распродажи работ.
     Неужели так и не найдутся у нас стены для неприкаянных скитальцев-картин?