«Советская музыка», июль 1989 г. Раздел «В союзе искусств»
Иллюстрации: Автопортрет, Художник, Материнство,Святая, Веселый лев, Белые розы, Русалка, Горе, Суд идет, Чердынь
В.Володин
«Русский Матисс»
1937 году недавний выпускник Московского архитектурно-строительного института Петр Валюс был неожиданно назначен начальником строительства в Средней Азии. На стройке, которую он приехал принимать, царила необычайная тишина: люди работали молча, боясь произнести лишнее слово. Принимать дела оказалось не у кого: вечером в домике конторы светилось лишь окно бухгалтерии. Пожилая женщина, подняв голову от бумаг, сказала молодому начальнику: «Всех арестовали. Вы приехали на место моего мужа. Не сегодня — завтра возьмут и нас — жен. Вас пока не тронут: кто-то должен работать. Послушайтесь моего совета: в день окончания строительства уезжайте отсюда, затеряйтесь где-нибудь в больших городах».
Через несколько дней Валюсу пришлось дать объявление в местной газете: «Строительству срочно требуется бухгалтер». А потом он последовал данному совету. Возможно, это спасло Валюса-человека; наверное, это определило судьбу Валюса-художника, тяжкую и странную участь его картин.
Живописью он бредил уже в те годы, но прошло немало лет, прежде чем ему удалось стать художником. Он работал, строил оборонные объекты во время войны, опять работал, бросил строительную специальность, стал театральным декоратором.
В 1947 году Петр Валюс впервые принял участие в художественной выставке, но надо было жить, совмещая страсть к живописи с трудом для хлеба насущного. И вот в 1950 году пришла совершенно неожиданная и такая необходимая помощь. Что разглядел Аркадий Павлович Большеменников, тогдашний директор Музгиза (работавший ранее с женой художника), в Валюсе, сейчас трудно сказать. Но он отдал в руки никому не известного художника оформление серии «Песни народов СССР» и не ошибся: большой любитель музыки, прекрасный знаток народного орнамента, Петр Адамович блестяще справился с зтой работой. В 1952 году, как автора музгизовской серии, Валюса принимают в Союз художников.
У него была легкая, певучая линия, прекрасно видная в серии «музыкальных» рисунков, сделанных зачастую прямо в концертных залах, в автопортрете начала 60-х годов. Любовь к музыке, сопровождавшая художника всю жизнь, внутренняя мелодия, звучавшая в нем самом, проявлялась отнюдь не только в мастерских рисунках пером, изображавших музыкантов или слушателей-меломанов. Она с наибольшей силой ощущается в крупных полотнах последних лет жизни художника, тех самых, что составили (увы, не у нас в стране) его славу «русского Матисса».
В 1965 году на Алтае, куда Валюс поехал с геологической партией, он написал «Русалку» — горную речку Бухтарму. Как признавался сам Петр Адамович, стоя перед чистым холстом на берегу Бухтармы, он внезапно услышал музыку, как будто внизу, там, где на порогах кипела вода, кто-то пел. Эту музыку художник постарался воплотить в своей картине. И, действительно, люди, впервые увидев ее — в страстном танце изгибается то ли горная речка, то ли обольстительная красавица,— как правило, говорят: «Музыка!»
Это же сказал Александр Галич, человек, которого Валюс очень уважал. Вообще они относились друг кдругу с большой симпатией. Посмотрев работы, привезенные с Алтая, Галич спросил: «Предвидится выставка?» — «Вслед за вашим концертом в Лужниках»,— невесело усмехнулся художник.
И вот картина, которая в итоге получила название «Горе» (первоначально — «Портрет друга»): на фоне неустойчивых, готовых обрушиться конструкций, закинув ногу на ногу — в любимой позе Галича и с его же большими печальными глазами, сидит женщина. Может быть, та самая, что дала в свое время молодому начальнику строительства благой совет. Из синей тьмы следит за нею не то ночная звезда, не то чей-то неусыпный глаз. Вспоминается «Кадиш» Галича, уже тогда ходивший в магнитофонных записях, — скорбная песенная поэма, посвященная памяти великого гуманиста Януша Корчака.
И еще одно полотно, безусловно связанное с именем Галича и его песнями,— «Инквизиция». Она написана в то время, когда известного барда травили, выживая из страны. Над белой несогнувшейся фигурой человека нависли красный палач, зеленый фискал, черный судья-инквизитор.
Как ни странно, у Валюса состоялись-таки две выставки. Обе — в 1968 году, обе — в ДК крупных НИИ: Института элементоорганических соединений имени А. Н. Несмеянова и Института атомной энергии имени И. В. Курчатова. На курчатовцев громадное впечатление произвела картина «Ника XX века», своеобразный реквием — предупреждение о возможной гибели человечества. Не устремленная вперед красавица-богиня, а страшная, гибнущая женщина, покрытая бурыми трупными пятнами, с опавшими, смятыми, изломанными крыльями. Раскрыв в предсмертном крике рот, Ника Валюса падает с мутных небес на дымящиеся руины разрушенного города. Это страшное видение создано за двадцать лет до Чернобыля, задолго до введения в обиход понятия «ядерная зима».
Музыка звучит в картинах Петра Валюса, одухотворяя их. Тихая, переливчатая, как дальний хор колоколов, словно доносится она с полотна «Суздаль. Тишина». Написанная в не самой характерной для больших работ художника манере, в мягких, теплых, пастельных тонах, картина посвящена памяти матери, истинной русской интеллигентки, умершей во время войны от истощения.
Все эти годы интенсивнейшего творчества Петр Адамович не имел своей мастерской; его жизнь художника протекает сначала в комнате московской коммуналки, в которой жила вся его семья; затем — последние несколько лет — в крохотной двухкомнатной квартирке «хрущевской» пятиэтажки, Только в конце 1970 года он получил полуподвальное помещение в одном из арбатских переулков. В декабре, зайдя в только что отремонтированную мастерскую, художник осмотрелся и грустно сказал: «Поздно!» Он уже знал, что смертельно болен. И тем не менее за два последних месяца жизни Валюс написал девять (!) больших полотен.
Если проводить аналогии между произведениями двух столь разных искусств, как живопись и музыка, то картина «Художник», безусловно, симфония. В синем вихре на переднем плане тяжелая фигура, которую сам автор определил: Пилат. Он стоит уверенно и упрямо — хозяин жизни: все и вся зависит от его властного жеста. Но ни красивая женщина, может быть, современная Беатриче, ни белый художник на заднем плане неподвластны ему, как неподвластно Пилатам истинное искусство. И в бликах синего, нежно-изумрудного, желтого, красного цветов как бы звучит непокорная мелодия творчества, может быть, одна из тех, что писали непризнанные, но, несомненно, выдающиеся композиторы, отринутые Пилатами от культуры, но свободные в своих творениях.
Последней картиной Валюса стало «Прощание» — реквием самому себе, не заказанный «черным человеком», но созданный в здравом уме и твердой памяти умирающим от рака художником, пытающимся заглянуть в недостижимый для него завтрашний день.
Его не стало в феврале 1971 года; он не дожил до 60 лет.
Я помню мастерскую в первые недели после его смерти. Стена народа, дощатый настил в ванной, на котором — гора пальто чуть ли не в человеческий рост. На стене коридора переведенная из какого-то зарубежного журнала статья парижского искусствоведа. Ее формулировки выглядели непривычно: «Русский Матисс», «Русский Ван-Гог», последняя — «Русский Роден» впечатывалась в память своей неожиданностью и сверхсложной ассоциативностью. И картины, картины, к которым трудно пробиться, но от которых нельзя оторваться.
За четыре года, пока существовала эта нигде не объявленная выставка, на ней побывало, по самым скромным подсчетам, более пятидесяти тысяч человек.
В 1975 году, когда в очередной раз накатил «девятый вал» борьбы с инакомыслием, когда на Кропоткинской набережной закрывали мастерские Фалька, Рождественского, Куприна, других бывших «бубновалетовцев», мастерскую Валюса просто отобрали.
А потом была долгая борьба за то, чтобы родина узнала о наследии своего выдающегося сына. Она завершилась приездом в крохотную квартирку на проспекте Вернадского, где в углу за занавеской стояли картины покойного художника, работника ЦК КПСС, ведавшего тогда изобразительным искусством. «Красиво,— сказал он.— Талантливо. Я не предполагал, что в Москве есть такая живопись. Но — вне русла. Что делать, я не знаю. Выхода в обозримом будущем здесь я не вижу».
И тогда сын художника, забрав половину работ Петра Адамовича, уехал из страны. Более двадцати выставок прошло в ФРГ, Франции, Австрии... У. нас первая после 1968 года официальная выставка Валюса состоялась в Доме литераторов лишь в мае 1985 года, когда было произнесено на всю страну слово «перестройка», а в 1988-м его картины впервые экспонировались в Государственном музее изобразительного искусства, провда не в Москве – в Казани.
Музей провел вечер памяти художника. Студенты Казанской консерватории и учащиеся музыкального училища исполняли произведения Рахманинова и Бетховена. Под звуки рахманиновской «Всенощной» на экране демонстрировались слайды с картин, находящихся в ФРГ. Казанский музей купил шесть работ. Остальные вернулись в Москву, на проспект Вернадского… за занавеску в квартире вдовы художника.
Сейчас мы переоцениваем творчество многих выдающихся деятелей культуры, переоцениваем в точном соответствии с русской пословицей: «Что имеем — не храним, потерявши, плачем». Мы возмущаемся продажей художественных сокровищ в 30-е годы и умиляемся возвращению из-за рубежа малой толики того, что когда-то было утрачено.
Картины Петра Валюса еще не постигла печальная участь многих отечественных сокровищ, оставшихся за рубежом; его сын Валерий, ставший сам в эмиграции художником, не распродал коллекцию отца. Совсем недавно вдова художника привезла из ФРГ в Москву несколько его работ, в том числе замечательный «Ахматовский букет», написанный когда-то на даче в Комарово, под чтение Анной Ахматовой своих стихов.
В далеком 50-м мудрый человек из Музгиза А. Большеменников помог Петру Валюсу. Может быть, символично, что сегодня именно «Советская музыка» первой в нашей стране публикует репродукции с его картин. Еще не поздно позаботиться о том, что пока не утеряно навек, не поздно вернуть это. Картины «русского Матисса» Петра Адамовича Валюса должны принадлежать его прозревшей родине.